Дубов
Юрий Дубов
Я не знаю, существует ли ещё этот роддом на Верхней Радищевской: я давно не был на Таганке. А того дома на Федотовой, где мы однажды сидели втроём и пили водку, нет точно. И давно, кажется. Теперь и улицы Федотовой нет. Это опять Серебряный переулок.
Собственно, чтобы водки попить, особого повода и не требуется: первый четверг на неделе, освобождение Болгарии от фашистов, сдача белья в прачечную - все идет. Но на этот раз повод был, и уж точно не радостный. Утром приехала из командировки моя молодая жена (я в это время был в институте), захотела с дороги отдохнуть, а я то ли убрал утром кровать не так, как бы ей хотелось, или уж не знаю, какого черта ей там не понравилось, но она решила поправить тяжеленный матрац на кровати.
Видимо, она забыла, что барышням на четвертом месяце беременности не рекомендуют поднимать тяжести, а может, решила, что не такой он тяжелый, а может, и вовсе ни о чем не думала. Устала, захотела прилечь и потянула…
Меня разыскали в институте довольно быстро. Я толком ничего не понял по телефону. Понял только, что плохо, что кровь, что скорую надо… Потом бледная Людка, её рука в моей, дома за окнами машины, приёмный покой, халаты белые, чего-то мне всё говорят, Люду увели, и опять машина, только я в ней уже один. И наступил какой-то тоскливый тошный покой. Один я оставаться не мог, и приехал туда, где всегда меня принимали и с радостью, и с неурядицами и всегда разделяли мой груз на всех - я приехал на улицу Федотовой, к моему крёстному, моему однокурснику, моему другу - Володе. Не помню, была ли дома его жена, а вот Валеру Агафонова увидел сразу. Пока ходили за водкой, я крёстному всё рассказал. Он успокоил меня, как мог. Хотя как тут успокоишься. Мы решили, что я останусь сегодня у него, и будем время от времени звонить в больницу и справляться, что там и как.
Сидели, пили водку, звонили… Валера пел. Пьянеть я не пьянел, просто становилось тоскливее, хотя к середине ночи сведения из роддома становились всё более обнадёживающими. Мы, кажется, всем надоели там своими звонками, но нам отвечали терпеливо и вежливо. У меня иногда на глаза набегали слезы: Валерины песни и трезвого-то любого за душу берут, а тут, когда он пел: "Помнишь ли домик зелёный, с геранями…", - я вспоминал нашу халупу на Большой Молчановке, куда без Люды и не хотелось идти… Ну, и водка, конечно…
Так и сидели до утра. Обычно, когда надо было уже расходиться, крёстный говорил Валере (они давно уже с ним дружили и чувствовали друг друга очень тонко): "Ну, "Хасиям" и шабаш!". И Валера пел "Хасиям" и действительно "шабаш!"
Но тут крёстный говорит: "Валер, слушай, у нас тут девчонке очень худо. Давай к ней в роддом подъедем, спой ей. Можешь?"
Я всем вам желаю, чтобы у вас были такие друзья, которых ни о чем не надо просить, которые лучше тебя знают, что надо сделать для тебя, и делают это спокойно, без аффектации и высоких слов, как само собой разумеющееся. Но и ты будь как они.
На Верхнюю Радищевскую, к небольшому двухэтажному роддому, мы приехали рано. Нас, конечно, никуда не пустили, да мы и не рвались. Просто попросили, чтобы жену к окошку вызвали, если она сможет. Она к окошку подойти смогла и очень обрадовалась, когда нас увидела. Потом Валера начал петь. Он стоял в пустом дворике маленького роддома со своей удивительной гитарой и пел для одной, пока незнакомой ему женщины. И я знаю, что в те полтора часа, пока он пел для неё, она была для него одной-единственной! И когда минут через десять, как он начал петь, к окнам сбежались все девчонки, кто мог встать с постели, и Людмилку от окна выперли, Валера остановился и сказал: "Нет, девушки, вон ту к окну пустите, а уж остальные, как смогут!". Полтора часа!
Не знаю, надо ли сейчас придумывать, высасывать из пальца определение того, что так щедро положил тогда к ногам сестер, нянечек и рожениц Валера Агафонов. И хотя все появившееся позже на свет девочки и мальчики были как-то по-своему названы своими матерями, не боясь ошибиться, скажу, что все они были немного Валерками.
Потом мы уехали, и надо ли говорить, что от моей тоски и печали не осталось и следа. Все обошлось. В положенный срок у меня родился сын. Мой первый сын. Теперь он уже взрослый человек. Любит музыку слушать. Конечно, то, что когда-то слушали мы - для него музейная пыль и древность. Однако романсы он любил всегда и любит до сих пор. И у меня тепло на душе, когда думаю, что первая музыка, которую он ещё в утробе слышал, были песни Валеры Агафонова.
2 мая 2007, Щелыково.