Но остались песни
Радиопередача «Но остались песни…»
Кадлец М.: Когда из жизни уходит поэт, остаются его стихи, изданные или не изданные. Композитор оставляет потомкам свое творчество, закодированное в нотных знаках. Музыку же и стихи, соединенные в романсе, оживляет для нас, слушателей, исполнитель.
Что же осталось нам, когда не стало Валерия Агафонова, давшего чудесным образом новую жизнь многим старинным романсам? «Конечно же, записи его голоса», – скажете вы и будете правы. Но это не все. Его песни остались запечатленными в людских сердцах. Память тех, с кем он сталкивался в жизни и работе, а работа, собственно, составляла всю его жизнь, сохранила его внутренний духовный облик, не мыслимый вне поэзии романса. Так и возникло из блоковской строки название этой передачи.
Профессиональных записей осталось совсем немного. Их едва хватило на выпущенную недавно на фирме «Мелодия» грампластинку. Всего 14 романсов, качество которых смогло соответствовать высоким техническим требованиям.
После первой эмоциональной реакции, неизбежно последовавшей за его внезапной кончиной, появилась потребность осмыслить, что же это за феномен был в искусстве? А он был действительно уникальным явлением. Об этом нам говорят все новые и новые письма радиослушателей, потому что ни одно появление его голоса в эфире не остается без отклика. Всегда находятся люди, которые, слыша его впервые, изумляются, задают вопросы. Но это нельзя объяснить модой, время от времени непонятно возникающей и быстро проходящей. С момента выхода первой передачи о Валерии Агафонове прошло больше полутора лет, а число его поклонников, среди которых появилось много музыкантов-профессионалов, все время растет.
Первые 5 000 пластинок, которые напечатал Московский опытный завод, разошлись в Москве и Ленинграде не в считанные дни или даже часы, а в считанные минуты. Почти 22-тысячный тираж Ленинградского завода, которого с нетерпением ждали жители нашего города, тоже быстро разошелся. И снова нам пишут с просьбой побольше рассказать об этом певце, включить в передачу те записи, которые не вошли в пластинку. И мы сделаем это сегодня, прибегнув к помощи любительских пленок, записанных в разное время друзьями Валерия Агафонова.
Во многих письмах звучит один и тот же вопрос: почему вы говорите, что в репертуаре певца было более 800 произведений, а у вас на радио их меньше 20. Ответ надо искать, прежде всего, в той высочайшей требовательности к себе, которая проявилась у Валерия Агафонова после первого же его выхода в большой эфир. Артист вступил в пору творческой зрелости. У него возник план подготовить и записать несколько серьезных программ. Первая, куда вошли романсы на стихи Пушкина и его современников – Дельвига, Баратынского, Жуковского и Козлова, была уже совсем готова. Как рассказывают близкие, все лето 1984 года, проведенное в Псковской деревне, он работал с утра до глубокой ночи. Совершенствуя гитарный аккомпанемент, находя все более точные краски и в голосе, и в слове. Одним из любимых его романсов был пушкинский «Я пережил свои желанья…», музыку к которому написал лицейский друг поэта Михаил Яковлев.
Кадлец М.: Последний год жизни Валерий Агафонов выступал со своим номером в сборных программах Ленконцерта. Он не только пел романсы, но рассказывал историю их создания, рассказывал о поэтах, читал стихи. Но каждый раз это был практически совершенно новый номер. Он и рассказывал по-новому, и читал другие стихи. Он свободно импровизировал, знал бесконечно много и выбирал, что именно нужно сказать и спеть в этот момент, в зависимости от аудитории и от собственного своего настроения.
Стихи он читал превосходно. Эта грань его многомерного дарования совершенно неожиданно раскрылась для меня за два дня до его внезапной смерти. Он приехал после отпуска с готовой пушкинской программой, и хотел показать мне ее перед записью. Эта наша встреча проходила в узком кругу друзей. Но Валерий уже чувствовал себя плохо и сказал, что будет петь через несколько дней, а сейчас лучше почитает. И предложил на выбор «Бориса Годунова», «Моцарта и Сальери», «Медного всадника», «Евгения Онегина», «Домик в Коломне». Пушкин был самым любимым его поэтом, а все, что он любил, что трогало и волновало его, он запоминал мгновенно. И потому знал наизусть очень много.
Потом он вдруг сказал: «Я лучше почитаю вам поэта, которого Пушкин очень ценил и переводил. Это итальянский поэт Джакомо Леопарди. Он пережил Пушкина всего на два месяца. Только я буду читать ахматовский перевод». И тут на наших глазах произошло еще одно чудо. Мы, привыкшие к тому, что из уст Агафонова льются только чарующие и нежные звуки, услышали вдруг страстный, язвительный монолог. Это была «Палинодия» Леопарди. Он читал без излишних модуляций, не нараспев, а очень строго, напряженно неся мысль. И в этом раскрылась его удивительная чуткость к современной интонации. В ней была сама правда. Никакой нарочитости. Он ведь и пел точно также, не повторяя раз и навсегда заученную интонацию, а делая слушателей соучастниками процесса. И в чтении, и в пении он мыслил, творил на наших глазах.
Кадлец М.: Романс Греве-Соболевской «Мухи, как черные мысли…» на стихи Апухтина входил в другую программу, в которую Валерий Агафонов предполагал включить произведения поэтов второй половины прошлого века. Высокий строй чувств, тонкая лирика русской поэзии постоянно притягивала артиста. В ней он находил то, что было созвучно его душе, то, что так лаконично и глубоко выразил Тютчев.
Как слово наше отзовется, -
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать...
Вот эти СОчувствие, СОпереживание, СОстрадание, характерные для русской литературы вообще, Агафонов вкладывал в свое необыкновенное исполнение. Он твердо верил, что самое малое доброе побуждение, сочувствие, вносит свой вклад в общую мировую гармонию, которую все мы должны поддерживать во имя любви, во имя взаимопонимания. Человека и природу, все живое он воспринимал как родственное себе. Он вмещал в себя множество миров, потому что творчество каждого поэта – это свой особый мир. И в Агафонове уживались эти чистые, прозрачные миры Тютчева и Блока, Фета и Есенина, Полонского и Анненского.
Кадлец М.: Об исполнительском искусстве Валерия Агафонова можно сказать, опять-таки, словами Тютчева.
…при вашем пенье,
Не то мы чувствуем в себе:
Тут полнота освобожденья,
Конец и плену и борьбе...
Из тяжкой вырвавшись юдоли
И все оковы разреша,
На всей своей ликует воле
Освобожденная душа...
По всемогущему призыву
Свет отделяется от тьмы,
И мы не звуки – душу живу,
В них вашу душу слышим мы.
(Ю. Ф. Абазе, 22 декабря 1869)
Агафонов остро чувствовал лиризм тютчевского стиха. И своим эмоциональным пением еще более подчеркивал одухотворенное восприятие очеловеченной поэтом природы.
Кадлец М.: Способность Агафонова выявлять какое-то особое, скрытое под многолетними наслоениями, оставленными разными исполнителями настроениями внутреннюю суть, скрытую в стихах, возвращает романсу его первозданную свежесть. И нам кажется, что только так может звучать тютчевское «Я встретил вас…»
Кадлец М.: Те, кому довелось бывать на концентрах Валерия Агафонова, помнят, как он выходил на сцену с мягкой, доброй, немного застенчивой улыбкой. Его лицо всегда выражало благодарность за то, что люди пришли его послушать. Хотя это он дарил людям свое искусство, оставлял часть своего сердца.
К своим выступлениям он относился очень серьезно. Старался даже внешне приподняться над обыденностью. На нем всегда был галстук-бабочка. А когда один из друзей подарил ему старый фрак, он был просто счастлив, и с тех пор стал петь в этом фраке. Так и изобразил его на гравюре художник Петр Капустин, оформлявший грампластинку.
Он был большим другом Валерия. Прекрасно чувствовал высокую устремленность его души. Интересно, что даже после их 20-летней дружбы Агафонов мог поразить его тем, что вдруг начинал читать на память «Сирано де Бержерака» и, увлекшись, читал ночь напролет.
А для других полной неожиданностью оказывалось то, что Валерий Агафонов прекрасно рисует. Или веселый юмор, с которым он рассказывал смешные анекдоты. В нем было очень много всего. Он многое видел. Все мог понять и простить. А это качество не так часто встречается в людях. И все это запечатлено в гравюре Капустина. Художник сознательно подчеркнул романтизм образа певца, владевшего тем золотым ключиком вдохновения, которым он мог открывать прекрасную страну поэзии, скрытую от многих глухой стеной повседневности. И в самих слушателях он открывал то лучшее, что есть в каждом. Потому что в каждом из нас, сознаем мы это или нет, есть постоянная тяга к прекрасному.
Кадлец М.: На эстраде, как уже было сказано, Агафонов часто предварял романсы небольшими рассказами. Сохранился набросок одного такого рассказа. Именно набросок, потому что он каждый раз рассказывал по-разному. Я сейчас его приведу.
«Афанасий Фет, будучи молодым офицером, но уже достаточно известным поэтом, познакомился с дочерью мелкопоместного дворянина Марией Лазич. Девушка была умна, образована, необыкновенно одарена музыкально – сам Ференц Лист во время пребывания в России слушал и хвалил ее игру. К тому же она оказалась страстной поклонницей поэзии Фета. Это были действительно родственные души. Молодые люди полюбили друг друга. Но по понятиям Фета бедность обоих делала их брак невозможным. Он отказался от любимой. Скоро Марии Лазич не стало. А на многих его стихах лежит трагический отсвет этой загубленной любви.
Носились по зале мы с ней?
Теплы были нежные руки,
Теплы были звезды очей.
Вчера пели песнь погребенья,
Без крыши гробница была;
Закрывши глаза, без движенья,
Она под парчою спала.
Я спал... над постелью моею
Стояла луна мертвецом.
Под чудные звуки мы с нею
Носились по зале вдвоем.
(1842 год)
И вот как-то в доме Толстого уже стареющий Фет слышит пение свояченицы Толстого – Татьяны Андреевны Кузьминской. Это пение глубоко взволновало его, и, быть может, напомнило голос Марии. Он снова с болью представил себе былое упущенное счастье и написал стихотворение «Опять».
Дальше Валерий исполнял романс Ширяева на эти стихи.
Кадлец М.: Валерий Агафонов пел, потому что не петь просто не мог. В пении и в поэзии он постоянно находил подтверждение и утверждение своих духовных ценностей. Он был богат ими. Своим богатством он всегда рад был поделиться.
Страдал ли он, как утверждают некоторые наши радиослушатели, оттого, что у него не было миллионной аудитории, не было славы? Нет, он знал, что обладает властью над людскими сердцами, но пользовался этой властью только для того, чтобы отдавать. Чтобы пробудить еще в ком-то чувство прекрасного, чтобы обратить русских людей к их собственным корням, их родной поэзии и истории, помочь им понять самих себя. И действительно, из какого-нибудь тесного красного уголка, где нередко проходят выступления артистов Ленконцерта, люди уходили просветленными, радостными. Им хотелось говорить друг другу только хорошее, доброе. И, в конечном счете, это помогало им жить, лучше работать.
Кадлец М.: Чтобы лучше понять и оценить то, что Валерию Агафонову удалось вырасти в замечательного артиста, который сумел постичь самые сокровенные тайны мастерства. Нужно оглянуться на два с половиной десятилетия назад.
Повальным увлечением его сверстников в то время, а это было начало 60-х годов, были туристские песни. Подростки со двора, где он жил, пытались вовлечь его в свою компанию. Он был нужен им, потому что пел и умел кое-как играть на гитаре. А он уже тогда был влюблен в русскую поэзию и романс. За это приходилось сносить насмешки и даже издевательства. И только настоящая рыцарская преданность тому, что он считал своим кровным идеалом, давала ему силы противостоять дежурной моде, дешевому романтизму бренчания на гитаре в подворотне.
Окончив ремесленное училище и начав работать на заводе слесарем, он все свободное время отдавал гитаре. Подбирал аккомпанемент к любимым романсам и цыганским песням. С самого начала он был очень строг к себе, мог часами повторять одно и то же место, которое не получалось, чем очень докучал соседям. Они выставляли его на лестницу, а их коммунальная квартира была на последнем этаже, и он играл и мурлыкал под нос на чердаке, не обращая внимания на обстановку. Как только что-то начинало получаться, он с радостью пел это всем, кто соглашался слушать. Но он хотел делать это как можно лучше, потому что чувствовал, что может.
И вот 15-летиний Агафонов отправляется в Москву. И разыскивает не кого-нибудь, а известную цыганскую певицу, актрису театра «Ромен» Лялю Черную. Поет ей, выслушивает ее совет.
Вернувшись в Ленинград, он продолжает самозабвенно трудиться. Слушает исполнение романсов народным артистом РСФСР Александром Борисовым, знакомится с его постоянным партнером, гитаристом-цыганом Сергеем Сорокиным. У Сорокина была сестра – известная в прошлом исполнительница цыганских романсов, красавица Катюша, как ее называли. Валерий поет и ей и получает ее благословение.
Кадлец М.: В душе Агафонова прекрасно уживались и высокий аристократизм поэзии Пушкина и Тютчева, и неуемная страстная стихия подлинного цыганского пения, которую так любили многие русские поэты и писатели.
Кадлец М.: Слушая Валерия Агафонова, представляешь себе, что вот так, наверное, пели цыгане, которыми заслушивались Пушкин и Толстой, Аполлон Григорьев, Куприн, Блок. В этом пении влекла и завораживала правда, истинность страстей, боль и тоска по утраченной Родине отовсюду гонимого народа-скитальца.
Валерий Агафонов, довольно долго работавший в профессиональном цыганском ансамбле, великолепно овладел и языком, и стилем, и свободной манерой таборного исполнения, которому чужда салонная фальшь, привнесенная в цыганский романс многими поколениями эстрадных исполнителей. Великолепно пел и старинные народные песни, несущие на себе печать какой-то тайны, загадки. И те романсы, которые никакого отношения к фольклору цыган не имели, но в русском музыкальном быту их принято было называть цыганскими, потому что они составляли репертуар модных когда-то цыганских хоров. Исполнение Агафонова очищало, снимало с этих романсов все то, что в наши дни стало презрительно именоваться цыганщиной. Какая с трудом сдерживаемая стихия, звучит, например, в этом романсе.
Кадлец М.: «Безумно люблю жизнь. С каждым днем все больше. Все житейское, простое и сложное, и бескрылое, и цыганское». Этими строками из дневника Блока должно было начинаться второе отделение блоковской композиции, которую давно готовил Валерий Агафонов. Плененный цыганским пением, Александр Блок очень остро чувствовал и отделял всегда его подлинный щемящий лиризм от пошлости, настоящее от подделок. И не уставал удивляться крайностям цыганской натуры, в которой высокие душевные движения могли соседствовать с низкой продажностью. Об этом и знаменитое его стихотворение «Седое утро», которое тоже было включено Агафоновым в блоковскую композицию.
Утреет. С богом! По домам!
Позвякивают колокольцы.
Ты хладно жмешь к моим губам
Свои серебряные кольцы,
И я – который раз подряд –
Целую кольцы, а не руки...
В плече, откинутом назад, –
Задор свободы и разлуки,
Но еле видная за мглой,
За дождевою, за докучной...
И взгляд – как уголь под золой,
И голос утренний и скучный...
Нет, жизнь и счастье до утра
Я находил не в этом взгляде!
Не этот голос пел вчера
С гитарой вместе на эстраде!..
Как мальчик, шаркнула; поклон
Отвешивает... «До свиданья...»
И звякнул о браслет жетон
(Какое-то воспоминанье)...
Я молча на нее гляжу,
Сжимаю пальцы ей до боли...
Ведь нам уж не встречаться боле…
Что ж на прощанье ей скажу?..
«Прощай, возьми еще колечко.
Оденешь рученьку свою
И смуглое свое сердечко
В серебряную чешую...
Лети, как пролетала, тая,
Ночь огневая, ночь былая...
Ты, время, память притуши,
А путь снежком запороши».
В этой композиции должны были звучать стихи поэта и романсы особенно им любимые. Такие как «Хризантемы» и «Лебединая песня».
Кадлец М.: Влюбленный в поэзию Блока, Агафонов сам перекладывал его стихи на музыку и пел их. Пел он и то, что было уже переложено до него другими. Так в его репертуаре были две Блоковские «России».
Кадлец М.: Когда на последнем сольном концерте Валерию Агафонову в записке задали вопрос, где он учился, и какова была его первоначальная профессия, он ответил: «Я шлифовщик. Сначала шлифовал детали, потому что был слесарем, а теперь шлифую романсы, потому что стал певцом». И в этом шутливом ответе была правда.
Он постоянно, день ото дня продолжал оттачивать все лучшее, что было в его репертуаре. И несмотря на то, что он не получил специального музыкального образования, он учился всю жизнь. У него было много друзей. Он умел быть верным и благодарным людям за сочувствие и понимание. И с радостью принимал все советы. Встречи с талантливыми и знающими людьми, такими, как преподаватель Ленинградского Театрального института Александра Александровна Пурцеладзе, обязательно перерастали во взаимно обогащающую дружбу.
Он серьезно работал над программами, учился строго отбирать из бесконечного моря стихов и романсов, которые хранились в его памяти. И пусть многим замыслам не суждено было осуществиться, но остались песни Валерия Агафонова, в которых сверкает его вдохновенный талант.
Оператор звукозаписи Мария Клеенышева